fbpx

Личная история: как я переехала в Европу, будучи журналистом

Многие из нас рано или поздно задумываются о работе за рубежом: как известно, у соседа трава всегда зеленее, и кажется, что там лучше всё — зарплаты, условия труда и межчеловеческие отношения. Наш автор Маргарита Паймакова три года прожила в Европе, будучи «тотальным гуманитарием», и рассказывает, с какими сложностями ей пришлось столкнуться.

переезд во францию

Зачем вообще переезжать

Изначально у меня не было цели переехать жить за границу: мне нравилось путешествовать по разным странам во время отпуска и ударно работать в будни. К тому же я всегда была уверена, что с дипломом журналиста (даже МГУ, даже красным) за рубежом я не буду нужна никому и могу рассчитывать только на сезонную занятость в сфере услуг. За пять лет после выпуска в Москве мне удалось устроиться на работу своей мечты, куда я пыталась попасть еще со студенческих лет. Казалось бы, на этом можно было бы и успокоиться, но тут наступил то ли экзистенциальный кризис, то ли профессиональное выгорание: мне захотелось делать что-то не только для себя, но и для других.

Так сложилось, что примерно в этот же момент моя подруга сбросила мне статью про одну благотворительную организацию с четырьмя филиалами в Ирландии: эти католические общины занимались помощью и адаптацией взрослых людей с ментальными особенностями (например, с синдромом Дауна, инфантильным психозом или аутизмом). А так как Ирландия всегда была моей тревел-мечтой, я решила попробовать и отправила во все четыре общины свои мотивационное письмо и резюме (в общем-то, ни на что не рассчитывая).

Ответ я ждала месяца три. Изначально думала, что проведу за границей год — такой gap-year, только не после школы, а спустя несколько лет после выпуска из университета. Получу за это время новый опыт и, может быть, пойму, как можно развиваться в нон-профите в России. 

Через три месяца пришел ответ из Белфаста — столицы Северной Ирландии. Чтобы стать утвержденным кандидатом, мне нужно было пройти два скайп-собеседования (одно с координатором волонтеров, другое — с подопечными общины, и именно они обычно принимают финальное решение, хотят ли видеть человека в качестве ассистента), получить справку о несудимости и пройти еще одно собеседование для получения британской визы Tier 5 (временного работника). Правда, из-за того, что в моем загранпаспорте стоит иранская виза, выдачу британской мне задержали на четыре месяца, благодаря чему в Белфасте я провела в итоге не год, а девять месяцев.

Волонтерство в Ирландии

23 января 2018 года мой самолет приземлился в международном аэропорту Белфаста. Зима в Ирландии была прекрасной: зеленая трава, цветущие кустарники и множество солнечных дней (да, дожди, как и принято считать, шли часто, но почти всегда короткие). Вся жизнь общины в Белфасте была выстроена настолько хорошо и четко, что через какое-то время у меня появилась уверенность в том, что в будущем я хочу заниматься именно социальной работой. Первая неделя была ознакомительной: у меня не было графика, я делала что хотела, проводя время и с общиной, и с коллегами в пабах, и сама с собой, гуляя по улицам нового города.

Команда в Белфасте сложилась по-настоящему интернациональная: вместе со мной работали ребята из Франции, Германии, Уганды, Индии, Кении, Финляндии, США, Японии, Южной Кореи, Канады, Швеции. Но мне больше всего нравилось проводить время с ирландцами: они оказались очень похожими на русских своей легкостью на подъем и дружелюбием (ну и любовью к алкогольным напиткам, понятное дело, что существенно упрощало коммуникацию).

Со второй недели уже начались тренинги, их было в общей сложности девять. Среди них — тренинг по медикаментам, тренинг по первой помощи, тренинг по работе со сложными людьми (их называли challenging behaviour people), тренинг по жестовому языку «Макатон». Также мы попали на цикл лекций по специфике работы с аутизмом профессоров Университета Квинс — лучшего вуза Северной Ирландии. Несмотря на то что с нашими подопечными, которым было от 25 до 49 лет, мы могли заводить и поддерживать дружеские отношения, в «особенных» ситуациях (при всплеске агрессии или нетипичном поведении) действовать нужно было исключительно по протоколу. Но работа в ирландской общине была для меня по-настоящему счастливым временем — даже несмотря на стипендию 165 фунтов стерлингов. Одеваться приходилось в чарити-шопах (британских секонд-хендах), о дорогой косметике пришлось забыть на весь год, а путешествовала я в основном автостопом. Так, в июле я взяла две недели отпуска и объехала весь остров по периметру-побережью с рюкзаком и палаткой: до сих пор считаю это лучшим тревел-опытом за всю жизнь.

Волонтерам община оплачивала не только проживание, но и еду и все совместные поездки, а также выездные семинары, благодаря чему я побывала в графстве Килкенни на ретрите волонтеров первого года. Вместе с общиной я посетила остров Ратлин, графство Корк и приняла участие в научной конференции «Роль религии в поддержке людей с инвалидностью» в Слайго.

Сама работа оказалась достаточно непростой, а физический труд заключался разве что в уборке дома и приготовлении еды на всех (у каждого ассистента был такой пункт в расписании на неделю). В основном ассистенты сопровождали подопечных в их ежедневных делах: мы ходили вместе в бассейн, на зумбу, ездили по магазинам, а летом смотрели все вместе в пабах трансляции матчей чемпионата мира по футболу. Регулярно устраивали костюмированные вечеринки и свопы, не говоря уже о празднованиях бесконечных дней рождения.

В целом на работе я проводила три-четыре дня в неделю (не всегда полных: я могла начать с утра и закончить уже в десять или же выйти на работу в 15:40). Мне нравилась атмосфера дружбы, поддержки и доверия, сложившаяся в общине Белфаста. Раз в два месяца волонтеры встречались с координатором, чтобы рассказать, что им нравится, а что нет; каждый месяц у нас была супервизия с тимлидером (дипломированным психологом). В случае конфликта между ассистентами мы могли обратиться к директору общины, а в случае личных проблем организация оплачивала нам десять анонимных сеансов с психотерапевтом.

Благодаря такому графику работы у ассистентов было время проводить время друг с другом и находить свои хобби и интересы. Лично я ходила на комедийную импровизацию и в спортзал, что позволило мне завязать знакомства вне общины (ко всему прочему благодаря Instagram я, кажется, перезнакомилась вообще со всеми русскоязычными эмигрантами в округе и даже ездила к некоторым из них в гости — в Дублин, Дерри и Эннис).

Спустя месяц работы я услышала от своей коллеги: «Не могу поверить, что ты никогда не работала с людьми с интеллектуальной инвалидностью! Мне кажется, что ты словно занималась этим всю жизнь!» Эти слова меня очень вдохновили: я поняла, что мне действительно нравится заниматься социальной работой, и решила, что останусь в Ирландии еще на год, чтобы понять свои перспективы в этом направлении. Но осуществить задуманное мне не удалось: Шеффилдский визовый центр узнал, что в одной из британских общин волонтерам платили больше денег, чем было прописано в контракте, а это серьезное нарушение визовых правил. В результате у всех общин Великобритании и Северной Ирландии временно изъяли лицензии на приглашение иностранцев не из Евросоюза, так что продлить свой срок я никак не смогла.

Работа во Франции

В свой последний месяц работы в Белфасте я стала активно рассылать резюме в другие общины этой же организации. В первую очередь мне хотелось попасть в Канаду: рабочая виза туда выдается на восемь лет, причем на саму приглашающую организацию нужно отработать всего три года, а затем можно сменить место работы по желанию. Но на тот момент в Канаду решили, кажется, поехать все те, для кого «закрылась» Великобритания, и вакансий уже не было. Тогда я отправила письма на все континенты сразу.

Первой откликнулась Франция. Было собеседование с головным офисом, на котором меня спросили, куда бы я предпочла отправиться — в сельскую местность или в город. Как человек исключительно городской, я выбрала первый вариант — для экзотики (и многократно потом об этом жалела). Меня распределили в деревню Астаффор на юго-западе страны, в регионе Новая Аквитания (где-то посередине между Бордо и Тулузой). Затем меня ждали анкетирование, собеседование с HR астаффорской общины, очередная проверка несудимости, а также обследование у психиатра и нарколога на родине (справки пришлось переводить и нотариально заверять).

Во Франции я могла остаться на два года: так как социальный работник не представляет интеллектуальной ценности для страны, таким образом государство минимизировало мои шансы на миграцию. Первый контракт я заключила на год — с декабря 2018 года по декабрь 2019 года.  

На работу я вышла на следующее утро после приезда, не успев даже выспаться с дороги. К тому же я приехала без навыков общения на французском: спустя 13 лет после школьной программы в голове осталось лишь несколько слов, зато грамматические конструкции отсутствовали полностью (среди моих коллег по-английски говорили только два человека). Правда, этот вопрос я решила за два месяца, и, забегая вперед, скажу, что после двух лет во Франции прокачалась до уверенного уровня B2.

Жизнь во Франции мне поначалу не понравилась. За четыре года до переезда я путешествовала по этой стране — ела инжир в Провансе, купалась в море на Лазурном Берегу, исследовала парижские музеи и ездила в Нормандию посмотреть на остров Мон-Сен-Мишель. Тогда я была ею абсолютно очарована: мне нравились местные жители и кухня, а еще казалось, что Франция как никакая другая страна похожа на все романтические стереотипы о ней. В деревне Астаффор из развлечений были только бар с вечно пьяными марокканскими рабочими и супермаркет. Автобусы до ближайшего крупного города — Ажена — ходили трижды в день, поэтому, если мне просто хотелось съездить в кино, приходилось автостопить. В Астаффоре кинотеатров не было. Как не было и магазинов одежды или косметики, бассейна и спортзала.  

Но больше всего меня расстраивали рабочие условия. На девять человек подопечных приходилось всего пять ассистентов, соответственно, работали мы шесть дней в неделю с 7:30 до 21:30 — с трехчасовым перерывом. Выпросить отпуск было нереально: каждый раз кто-то из моих коллег в эти же дни уезжал на семинар или обучение. Из супервизии был только приезжающий раз в пять недель психолог, с которым обсуждались взаимоотношения с подопечными. Интересная работа в общине в Белфасте сменилась почти полностью физическим трудом, ведь меня распределили работать в доме с самыми старшими подопечными, которые не стремились принимать участие в активностях и вообще выходить из дома. Мне стало казаться, что я теряю себя: не хватало времени на любимые занятия — приходя в свою студию после рабочего дня, я могла только упасть на кровать лицом вниз. В тот момент я стала сомневаться в том, что хочу заниматься социальной работой.

Но постепенно все наладилось. Февраль выдался солнечным, природа стала преображаться, Астаффор и Новая Аквитания уже не казались самыми некрасивыми уголками страны. Мне удалось перевестись в другой общинный дом, с более молодыми подопечными, и я стала заниматься их досугом — придумывать поездки и праздники, проводить образовательные мероприятия и вести танцевальные классы. Из-за того, что работала я уже с другим тимлидером, появилась возможность брать выходные, благодаря чему я съездила в Пиренеи, в Альпы, в Страну басков, в Андорру, посмотрела лавандовые поля, попутешествовала по природным паркам своего региона и нескольких соседних. Да и оплата там была неплохой, учитывая то, что тратить деньги в деревне было почти некуда. К тому моменту я уже освоила французский, но не могу сказать, что это существенно продвинуло вперед мои отношения с коллегами: я заметила, что у французов было принято «обособлять» иностранцев. Моя единственная подруга из Польши через пару месяцев уехала домой, после чего я осталась единственной иностранкой в коллективе.

Но Франция мне действительно стала нравиться, поэтому я решила продлить свой контракт еще на полгода: побывать во всех неизведанных местах, получить еще несколько сертификатов и наработать больше стажа. Со всеми недостатками работы я старалась мириться, хотя одно правило действительно выбивало из колеи: при подопечных никогда нельзя было показывать негативных эмоций. В Белфасте такого правила не было, и в сложные минуты я получала очень много поддержки от тех людей, с которыми работала. Во Франции, стоило появиться на работе с грустным лицом, тебя обязательно ждал разговор с HR, на котором говорили: «Конечно, никто не требует от тебя быть роботом, но мы не хотим, чтобы ассистенты негативно влияли на настроение подопечных».

Жизнь во время пандемии

В марте прошлого года Франция, как и многие другие страны, закрыла границы. На тот момент я планировала улететь домой 16 июня и даже заранее купила билеты в полной уверенности, что за пару месяцев коронакризис обязательно разрешится. Но он не разрешился ни к июню, ни к июлю, ни к августу. Я застряла в «самой романтической стране мира». К тому же Канада вообще решила не приглашать иностранных сотрудников как минимум до конца 2021 года, поэтому я попросила продлить мой контракт, продлила визу в префектуре и продолжила работу.

Работа в карантинное время стала особенно сложной. Мы стали работать почти без перерыва, потому что мастерская, в которой подопечные проводили половину дня, больше не функционировала. О том, чтобы съездить на выходные в другой город или регион, речи не шло вообще, даже просто выйти из дома позволялось всего на час (да и выходить приходилось каждый раз с документами и паспортом). Я старалась использовать освободившееся от путешествий и прогулок время для собственного будущего: получила на Coursera дипломы курсов «Социальный контекст ментального здоровья и недугов» Университета Торонто и «Расстройства аутистического спектра» Санкт-Петербургского государственного университета, постоянно слушала подкасты об интеллектуальной инвалидности и психологии людей с особенностями.

Что дальше?

Вскоре я улетела обратно в Россию. Тогда же моя подруга детства предложила мне попробовать поступить в Чехию, потому что образование там доступно по цене и при этом высоко ценится в Европе.

В тот момент у меня настал период переоценки ценностей. Конечно, я все еще хотела делать общественно значимые дела. Но два года социальной работы без супервизии и почти без выходных расшатали мою нервную систему до предела. После долгих размышлений я пришла к выводу, что «спасать мир» лучше глобально и с помощью своего интеллекта. Пробежавшись по вакансиям ООН, поняла, что из гуманитарных специальностей наиболее востребованной является социология, и именно на нее я и подала документы в Карлов университет.

Спустя две недели после написания вступительных испытаний мне пришло письмо, что я успешно с ними справилась. Конечно, есть еще множество других вопросов, которые нужно будет решить в ближайшее время: признание российского диплома Карловым университетом, поиск жилья и оформление студенческой визы в условиях конфликта наших стран, но я надеюсь, что мне и в этот раз повезет. Если все пройдет успешно, в октябре начнется новая жизнь в режиме «студент»: посмотрим, в какой стране я пригожусь после получения второго высшего.

Фото: Unsplash.com


Комментарии